Малые народы Сибири > Народы Дальнего Востока > Эвенки

Народ Эвенки

Эвенки - кочевой народ тунгусского происхождения. Небольшие группы эвенков кочевали в бассейне реки Амур с середины XIX века. В 1860-х годах часть их переселилась с материка на остров Сахалин. На острове эвенки проживали в бассейне реки Тымь, на восточном побережье в Александровском и Корсаковском округах. Зимой держались ближе и западному побережью, в начале лета выходили к морю, а к августу переходили на восточное побережье, где запасали юколу.

Образ жизни и многие элементы культуры были аналогичны культуре уильта. В 1926 году на Сахалине было зарегистрирована сто шестьдесят эвенков, живших двумя разобщёнными группами на западном и восточном побережья Северного Сахалина, в 2002 году - около двухсот сорока человек.

Традиционная одежда эвенков

В отличие от айнов и нивхов, у эвенков, как и у других оленеводческих народов, была широко распространена одежда из кожи и шкур оленя. Высоко ценился осенний мех дикого оленя, из которого шился весь комплект зимней одежды: шубы, шапки, ноговицы, обувь, рукавицы. Шкуры сшивали нитками из сухожилий с ног и спины оленя. Из мягкой ровдуги (хорошо выделанной кожи оленя без ворса) шили летнюю обувь, пояса, перчатки, сумки. Для промысловой одежды и обуви использовали шкуры морских животных. Традиционно повседневную одежду шили из рыбьей кожи, но в XIX веке получила распространение одежда из покупных тканей.

В покрое одежды присутствуют два типа: распашные левопалые халаты (характерные для народов Амуро-Сахалинского региона) и цельнокроеные, с вшивными рукавами. Одежду и бытовые изделия украшали вышивкой, основным мотивом которой были геометрические узоры с элементами зооморфного, антропоморфного и растительного орнаментов. Шкуры оленя разной степени обработки имели широкое применение в быту. Их использовали в качестве покрышек чума и постелей, для изготовления ковриков, сумок, амулетов. Камусом (мехом с нижней части ног оленя) подбивали лыжи.

Социальные аспекты

Коренные народы Восточной Сибири дали много пищи для размышлений социальным теоретикам, когда дело дошло до изучения пространства и социальных изменений. Фридрих Энгельс (1902) смоделировал свои обобщения о социальной сложности и структуре семьи частично на основе этнографии гиляков. Работы Широкогорофта о ритуалах тунгусов (ороченских эвенков), опубликованные на английском языке, стали одной из основных классических работ по сравнительному изучению идентичности, шаманизма, а для приверженцев эволюционизма - примитивных форм религии.

Революция в России, Гражданская война, Вторая мировая война, а затем и холодная война заморозили этот евразийский межкультурный диалог, так что ороченские эвенки остались в сознании большинства людей цитируемым классическим языком, представляющим определенный «психо-ментальный комплекс» и этап социальной эволюции. В русскоязычной литературе стратегическое и провокационное использование советскими этнографами «совершенного этнографического прошлого» утвердило в сознании большинства людей представление о том, что «первобытнообщинные» формы адаптации были аспектами культурного наследия эвенков, а не живой формой адаптивного поведения.

Вашему вниманию предлагаем описание жизненной стратегии ороченских эвенков и их активное взаимодействие с землёй. Мы рассмотрим, как охотники и оленеводы-ороченцы-эвенки продолжают пользоваться ресурсами, которые даёт тайга во многом так же, как они это делали в историческом прошлом. Вполне возможно, что некоторые из этих практик указывают на универсальную преемственность в том, как люди повсюду строят себе чумы в условиях бореальной тайги.

Эти наблюдения помогают интерпретировать культурные слои, найденные в местах, которые российские археологи определяют как стоянки эпохи позднего неолита, что позволяет предположить, что в 7-м тысячелетии до н.э. произошли радикальные изменения в социальной структуре (здесь мы обратим ваше внимание на то, что неолит в Сибири, в отличие от Европы, ассоциируется с производством керамики.) Таким образом, цель нашего исследования - понять, как любое охотничье общество может радикально изменить свою социальную структуру и поведение. В частности, как охотники строят себе дома и как их повседневные действия оставляют отпечаток на окружающей среде. Для примера приведём этноархакологическую модель структуры летнего стойбища с целью определения типичных зон активности, которые являются результатом повседневной жизнедеятельности. Они включают в себя работу с останками животных (лосей, диких оленей, куропаток), приготовление пищи, работу с деревом, создание условий для жизни, состоящих из временных или среднесрочных жилищ и складов, а также обработку лугов с контролируемым выжиганием леса и подлеска.

В научных кругах давно существует дискуссия о том, что эвенкийская культура «исчезла», была уничтожена или была переписана в результате многих десятилетий промышленного развития и реструктуризации в регионе. Мы бы хотели рассказать о том, как ресурсы, накопленные в результате постсоветской деиндустриализации, позволили эвенкам создать сложный таёжный образ жизни, построенный с использованием современной одежды, пластика и шкур копытных животных. Постсоциалистический коллапс создал благоприятные изменения в окружающей среде, которые, возможно, не имеют ничего общего с древними климатическими изменениями, но, тем не менее, представляют собой интересный этап для изучения того, как охотники приспосабливаются.

Чум эвенков

Народная архитектура охотников эвенков, как и у любого другого народа, зависит от их способности получать доступ к определенным материалам, в данном случае к покрытию жилья. Ученые считают, что постсоциализм позволил эвенкам и другим народам Сибири позволить себе роскошь создавать чумы и жильё временного характера, которые, хотя и являются «нетрадиционными», тем не менее несут на себе отпечаток таёжной жизни.

Исследования катангских эвенков в 2002 году нарушили многолетнюю традицию советской этнографии описывать идеальный тип охотничьего общества XIX века на основе фрагментов, наблюдаемых в настоящее время. В своей работе эвенки и другие семьи со смешанной кровью «упорядочивают» свой мир, используя определенные приёмы, которые обеспечивают максимальную гибкость и использование местных материалов, что она называет «эффективностью» («достатком»). В конце советского периода подобная эклектика привела к тому, что было задокументировано множество форм гибридной архитектуры у эвенков - начиная от бревенчатой хижины, построенной в виде палатки, и заканчивая скромной палкой, поставленной определенным образом, чтобы превратить близлежащие деревья в импровизированное складское помещение.

Работа американского исследователя Моргана, посвящённая домашней жизни североамериканских аборигенов, даёт нам увлекательный обзор того, как зоны активности постепенно превращались в отдельные помещения и комнаты внутри вигвамов. Он рассматривал усложнение построенных конструкций вигвамов как признак роста культуры по мере перехода от варварства к цивилизации. Теперь мы знаем, что невежливо использовать такие оценочные термины, как "варварство", когда речь заходит о культуре, но, тем не менее, описания строительства у эвенков, а возможно, и у других охотничьих народов, как правило, делает акцент на достигнутых формах чумов, а не на процессе подбора материалов для изготовления жилищ. Когда речь заходит о гибридных конструктивных формах, например, о конусообразных домиках из пластиковой плёнки, возникает большой соблазн оценить их как пренебрежение культурным идеалом, а не как искусную адаптацию той же архитектурной интуиции к новым материалам. Каталоги строительных форм имеют своё место. Однако задача антрополога - говорить о культуре в движении и в настоящем.